ДОМ СТАРШИНЫ
После трудного боя достался матросам
Этот каменный полуразрушенный дом,
Что стоял у дороги, над самым откосом,
Озарённый огнём, на пригорке крутом.
Этот каменный полуразрушенный дом,
Что стоял у дороги, над самым откосом,
Озарённый огнём, на пригорке крутом.
С подоконника вражеский автоматчик
Мёртвым рухнул на камни. Пришла тишина…
И снаружи, гранату за пазуху пряча,
В едкий комнатный дым ворвался старшина.
Мёртвым рухнул на камни. Пришла тишина…
И снаружи, гранату за пазуху пряча,
В едкий комнатный дым ворвался старшина.
Возле детской кроватки игрушки стояли,
Опрокинулся плюшевый жёлтый медведь…
И в распахнутом взрывом крылатом рояле
Золотилась широкая струнная медь.
Опрокинулся плюшевый жёлтый медведь…
И в распахнутом взрывом крылатом рояле
Золотилась широкая струнная медь.
Старшина озирался – в надвинутой каске,
В полушубке бараньем, высокий, прямой,
От снегов Заполярья, предгорий кавказских
По дорогам войны он вернулся домой!
В полушубке бараньем, высокий, прямой,
От снегов Заполярья, предгорий кавказских
По дорогам войны он вернулся домой!
Он вернулся домой… Стены были, как в тире,
В пулевых отпечатках… Скрипело стекло…
Сколько времени не был он в этой квартире!
Сколько дней, как расстался он с ней, истекло!
В пулевых отпечатках… Скрипело стекло…
Сколько времени не был он в этой квартире!
Сколько дней, как расстался он с ней, истекло!
Он любил говорить: «Вот добудем победу,
Мир подпишем, винтовки держа на весу,
И домой я к жене и к мальчонке приеду,
И хороших подарков семье навезу».
Мир подпишем, винтовки держа на весу,
И домой я к жене и к мальчонке приеду,
И хороших подарков семье навезу».
Но когда прочитал он короткую сводку –
Что враги подступили к родимым местам,
Отправляясь на юг, покидая подлодку,
Он совсем говорить о семье перестал.
Что враги подступили к родимым местам,
Отправляясь на юг, покидая подлодку,
Он совсем говорить о семье перестал.
С автоматом, на серых камнях у Моздока,
Поджидал он часами – и немцу каюк…
А потом мы рванулись на запад с востока,
Проходя опалённый, дымящийся юг.
Поджидал он часами – и немцу каюк…
А потом мы рванулись на запад с востока,
Проходя опалённый, дымящийся юг.
Шли на запад морская пехота и танки.
Старшина не смотрел на счастливых людей,
Только будто от тайной мучительной ранки
Становился лицом всё мрачней и худей.
Старшина не смотрел на счастливых людей,
Только будто от тайной мучительной ранки
Становился лицом всё мрачней и худей.
И теперь вот – прострелены стены, как в тире,
И от крови врага подоконник намок…
Он стоял в разорённой, холодной квартире
И ещё в своё горе поверить не мог.
И от крови врага подоконник намок…
Он стоял в разорённой, холодной квартире
И ещё в своё горе поверить не мог.
Он буфет распахнул… Опустелые полки…
Он вдоль выбитых окон к столу пробежал.
На столе, на полу, где посуды осколки,
Лишь следы разоренья, следы грабежа.
Он вдоль выбитых окон к столу пробежал.
На столе, на полу, где посуды осколки,
Лишь следы разоренья, следы грабежа.
Что искал он в вещах этих, некогда близких?
Что надеялся здесь увидать старшина?
Неужели двух строчек, короткой записки
Не могла на прощанье оставить жена?
Что надеялся здесь увидать старшина?
Неужели двух строчек, короткой записки
Не могла на прощанье оставить жена?
Краснофлотцы входили, стараясь не топать,–
В блеске ближних пожаров, в мерцанье ракет.
И, с лица вытирая тяжёлую копоть,
Кто-то вдруг наклонился, взглянув на паркет.
В блеске ближних пожаров, в мерцанье ракет.
И, с лица вытирая тяжёлую копоть,
Кто-то вдруг наклонился, взглянув на паркет.
Из-под шкафа чуть видно бумажка торчала.
Старшине передали её моряки.
Старшина посмотрел – и не понял сначала
Торопливых каракулей детской руки.
Старшине передали её моряки.
Старшина посмотрел – и не понял сначала
Торопливых каракулей детской руки.
Сын писал: «Угоняют в Германию, папа.
Мы не плачем. Мы ждём – ты придёшь нам помочь».
…По широким ступеням парадного трапа
Мы спускались гурьбой в озарённую ночь.
Мы не плачем. Мы ждём – ты придёшь нам помочь».
…По широким ступеням парадного трапа
Мы спускались гурьбой в озарённую ночь.
Старшина отошёл, успокоиться силясь.
Загремели гранаты на чёрном ремне.
Только щёки небритые перекосились…
И таким навсегда он запомнился мне.
Загремели гранаты на чёрном ремне.
Только щёки небритые перекосились…
И таким навсегда он запомнился мне.
Он смотрел на письмо неотрывно и странно,
И казалось – плывёт под ногами земля.
И сказал чернобровый сигнальщик с «Тумана»,
С легендарного северного корабля:
И казалось – плывёт под ногами земля.
И сказал чернобровый сигнальщик с «Тумана»,
С легендарного северного корабля:
– То, что мы увидали, товарищи, с вами,
Это горькое горе за сердце берёт.
Невозможно помочь никакими словами,
Так поможем делами! На запад, вперёд!
Это горькое горе за сердце берёт.
Невозможно помочь никакими словами,
Так поможем делами! На запад, вперёд!
Чтоб о нашем походе слагалась былина,
Чтобы песни звенели о нём в вышине…
Если нужно, матросы, рванём до Берлина,
Но клянемся семью возвратить старшине!
Чтобы песни звенели о нём в вышине…
Если нужно, матросы, рванём до Берлина,
Но клянемся семью возвратить старшине!
И вошли мы в Берлин через битвы и муки,
Сквозь огонь, через смерть, на немолкнущий зов,
И сомкнулись детей исхудалые руки
На обветренных шеях суровых отцов.
Сквозь огонь, через смерть, на немолкнущий зов,
И сомкнулись детей исхудалые руки
На обветренных шеях суровых отцов.
Всех врагов краснозвёздная сила сломила,
Разгромила оплот угнетенья и зла –
То Советская Армия, армия мира,
Человечеству новую жизнь принесла.
Разгромила оплот угнетенья и зла –
То Советская Армия, армия мира,
Человечеству новую жизнь принесла.
1943-1945
Северный флот
ПАМЯТНИК МОРЯКАМ БАЛТИЙЦАМ –
ЗАЩИТНИКАМ ОРАНИЕНБАУМСКОГО ПЛАЦДАРМА. Санкт-Петербургский проспект, город
Петергоф, Санкт-Петербург.
Комментариев нет:
Отправить комментарий